Больше у него не было слов. Яна, сдвинув брови, смотрела мимо него задумчиво и серьезно. И, в конце концов, сказала:
— Ты меня убедил. Я не иду.
Повзрослела, ликующе подумал Сварог. Положительно, повзрослела.
И спросил:
— Слово?
Яна надменно вздернула подбородок:
— Я когда-нибудь нарушала свое слово?
— Никогда, — сказал Сварог. Склонился и поцеловал ее в щеку. Не испытывая сейчас ничего, кроме радости.
Они неспешно, как подобает и королевским особам, и придворным дамам, шли в ту часть дворца, где располагались личные покои Сварога. Все встречные, конечно же, приветствовали с должным почтением — но, как обычно, относилось это к одному Сварогу.
Яну не то чтобы игнорировали, но ни тени почтения в поклонах и взглядах не присутствовало. Ну как же, не постоянная королевская фаворитка (вот перед такой, происходи она хоть из сточной канавы, на задних лапках ходили бы) — всего-навсего очередная мимолетная подружка, появлявшаяся во дворце не особенно и часто, да при том никогда не присутствовавшая на дворцовых увеселениях, ни с кем не пытавшаяся водить дружбу или хотя бы завязать знакомство (а посему, втихомолку порешило общественное мнение, она еще и глупа, раз не пытается зацепиться). Правда, некий граф, совершеннейший светский бездельник, но человек весьма неглупый, в узком кругу высказал другую версию: по его убеждению, похоже скорее на то, что эта юная баронесса — особо доверенный тайный агент Сварога и трудится на этом поприще где-то вдалеке от столицы (примеров немало). Версия эта благодаря сплетникам быстро перекочевала из узких кругов в широкие, но это самое общественное мнение в нее как-то не поверило, дамы и господа предпочитали считать самыми умными как раз себя.
Забавно, но до сих пор Яну опознало считанное число придворных (молчавших, как один, после мягких отеческих увещеваний Интагара). Глупости тут, в общем, не было — скорее некая инерция мышления. В тронном зале Латеранского дворца (как и во всех прочих на Харуме, от самого большого королевства до самого захудалого Вольного Манора) висел портрет Яны в натуральную величину, в полный рост — мягкое, ненавязчивое напоминание земным владыкам, крупным и мелким, кто на Таларе сеньор, а кто вассал. Но там она, нетрудно догадаться, была другая: величавая, высокомерная, с холодным лицом, в переливчатом платье из паутины редкого вида пауков, обитавших в одном-единственном месте, в труднодоступных чащобах Сильваны (один паунд пряжи стоит уже пять паундов золота), в роскошной мантии до пола из черных, сильванских же соболей (мех этот разрешен лишь женщинам императорской фамилии). Затейливая прическа, уйма драгоценностей, усыпанный самоцветами скипетр, корона, золотые туфельки с крупными бриллиантами… Одним словом, в лучших традициях парадных портретов. Ничего общего с девушкой, по дворцовым меркам одетой и причесанной «по необходимому минимуму», всего-то с двумя перстеньками и вовсе не роскошными сережками. (Между прочим, именно эта скромность в нарядах и драгоценностях давным-давно породила новые недоуменные сплетни: король Сварог никогда не отличался скупостью, когда речь шла о его подругах, отчего же эта выглядит чуть ли не монахиней? Точно, дура набитая, уж подарков-то могла добиться… (Ну, ничего не поделаешь, инерция мышления — что даже к лучшему.) Сварог (что его порой раздражало не на шутку) на своих парадных портретах тоже выглядел не лучше: чванный, высокомерный идиот, усыпанный самоцветами от ушей до пяток. Что ж, зато, когда он выбирался «в народ», один он или с Яной, его тоже никто практически не узнавал. В конце концов случались казусы и посмешнее — лет пятьдесят назад Ульдан Третий Ронерский, превеликий любитель ежевечерне бродить по кабакам не особенно высокого пошиба в поисках доступных девочек и дублей, специально приказывал, чтобы парадные и обычные портреты имели как можно меньше сходства с оригиналом. Что его в конце концов и сгубило: фехтовальщиком он был искусным, но однажды нарвался на бретера классом выше, и тот уложил короля на месте…
Еще издали, едва они свернули в коридор, упиравшийся в дверь упомянутых покоев, Сварог увидел неспешно прохаживавшегося неподалеку, у ряда колонн из розового мрамора, человёка в дворянском платье. И, сделав еще несколько шагов, узнал Вингельта. Интересно. Сварог его не приглашал и не получал от Вингельта письма с просьбой о встрече. Ну что ж, гость в дом — Бог в дом…
Когда они подошли, Вингельт не произнес ни слова, ограничился лишь поклоном (довольно учтивым, впрочем, в полном соответствии с этикетом).
— У вас ко мне дело? — спросил Сварог не без любопытства.
— Если у вашего величества нет срочных государственных дел…
— Никаких, вот счастье, — сказал Сварог. — Пойдемте.
Трое ратагайцев в комнате охраны проворно вскочили и поклонились. Кивнув им, Сварог первым вошел в Безымянную комнату (король согласно этикету никогда не пропускает вперед даму, исключая иностранных королев — но раскрывать инкогнито Яны не стоило). Уселся, спросил, как гостеприимный хозяин:
— Вино? Кофе? Что-нибудь еще?
— Нет, благодарю вас, — сказал Вингельт. — Ничего не нужно.
Сварог присмотрелся с легким недоумением: глава Хитрых Мастеров впервые за пять или шесть визитов не хотел ничего. Обычно он хотя бы из приличия просил сока или кофе, а то и чего-то покрепче: когда король угощает, отказываться попросту не принято, о чем Вингельт не может не знать…
И весь он какой-то скованный, можно даже сказать, напряженный. Впервые Сварог его видел таким.